Современное положение Центральной Азии характеризуется сложным процессом интенсификации своеобразного «соперничества» влиятельных акторов международных отношений. На своё «лидерство» в процессе расширения сферы политического, экономического, а в некоторых случаях и культурного влияния на регион претендуют Россия, Китай, государства Евросоюза, арабские монархии во главе с Саудовской Аравией, Иран, США, Турция и др. В подобных условиях и особенно на фоне наблюдаемых тектонических сдвигов в нынешних международных отношениях (МО) с переходом от моноцентризма к многополярности в глобальной политике актуализируется констатация факта обретения Центральной Азией роли уникального узла стратегических интересов ряда выдающихся мировых держав.

Статус региона с «повышенным стратегическим приоритетом» оправдывается географическим расположением центральноазиатских республик (регион имеет протяжённые границы с несколькими лидирующими государствами Евразийского континента), фактом сравнительно недавнего обретения ими независимости и нахождении их экономик в статусе «развивающихся», а также достаточно насыщенной историей их взаимодействия с разными странами на разных этапах их развития. Так, некоторая часть стран Европы, такие как Великобритания, Германия, Франция и Италия, в период становления независимых, суверенных республик Центральной Азии формировали и укрепляли своё присутствие в регионе в контексте тесного экономического, энергетического и культурного взаимодействия, даже несмотря на территориальную отдалённость от него. Аналогичным образом с пятью республиками ЦА строили свои линии взаимодействия и Соединённые Штаты. Если подходить к вопросу определения главных претендентов на географически мотивированное непосредственное лидерство в вопросе удержания ЦА в орбите своей мягкой силы, то тут традиционно обозначается Российская Федерация, граничащая с Казахстаном, Китай, имеющий общие границы сразу с тремя республиками региона, а также Иран, имеющий одновременно и сухопутную границу (с Туркменистаном), и морскую границу с казахстанскими территориальными водами на Каспии. Если же рассматривать исторические и культурные связи пяти республик региона с влиятельными державами – можно справедливо выделить Россию, являющуюся наравне с республиками ЦА страной бывшего СССР и государством, находившимся в едином культурно-языковом пространстве и имеющим глубокую историческую связь с народами Кыргызстана, Казахстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана. Также на историко-культурную общность в разрезе претендентства на расширение стратегического влияния в Центральной Азии делают упор Иран, большинство населения которого имеет общие с таджикским народом корни, и Турция, выступающая в настоящий момент в роли флагмана тюркского единства в мировой политике.

Подходы Турции и США к ЦА: нюансы и специфика

Примечательным в контексте данного аналитического материала являются примеры построения многовекторного и разностороннего взаимодействия с ЦА, демонстрируемые Турецкой Республикой – страной, постепенно стремящейся перерасти из регионального лидера в глобального и весомого актора МО, и Соединёнными Штатами Америки – бесспорным мировым лидером, переживающим в настоящий момент своеобразный системный кризис в связи с приходом к власти республиканцев-трампистов и меняющим привычную модель внешнеполитического взаимодействия с целым рядом стран мира. Турецкий и американский подходы к реализации подходов по сближению с республиками Центральной Азии разнородны, но имеют общую, единую цель, а также примечательны уникальной спецификой к определению рациональных направлений развития международных контактов с ЦА.

Турецкий подход к построению контактов демонстрирует повышенную динамику и имеет весомое политическое обоснование. Так, функционирующий на протяжении порядка 16 лет политический союз тюркоязычных государств, ныне именуемый Организацией тюркских государств, выступает в роли флагмана центральноазиатского трека внешней политики Турции и важным с имиджевой точки зрения интеграционным объединением, курируемым Анкарой. ОТГ, в общем и целом, может быть охарактеризована в качестве международного политического интеграционного института, способствующего реализации концепции так называемого «Великого Турана». Идейно охватывающая практически все страны ЦА (за исключением Таджикистана, чьё большинство населения не относится к тюркоязычной семье народов), а также ряд тюркоязычных республик России и государств Кавказа, данная концепция выражается в стремлении её идеологов к политическому и многонациональному союзу тюрков, основанному на пантюркизме. Современная политическая элита Турции достаточно амбициозно и решительно подходит к вопросам содействия братским народам в вопросах глобальной экономики и политики, а также систематически реализует культурные, образовательные и иные формы взаимодействия с ними. В том или ином виде пантюркистский вектор, чьим ведущим интеграционным союзом в настоящий момент выступает ОТГ, вполне справедливо может быть назван важным имиджевым направлением, репрезентующим глобальные политические устремления ТР.

Учитывая отмеченную нацеленность Анкары на укрепление своего присутствия в ЦА через усиления акцента на культурно-языковую общность народов, проживающих на её территории, можно прийти к предположению о том, что Вашингтон (другой стратегически важный игрок и деловой партнёр ряда республик региона) сталкивается с ситуацией появления на центральноазиатской арене сильного и хорошо вооружённого соперника. Однако есть ли хоть какой-то смысл в сравнении подходов к реализации стратегических целей в регионе двух разноуровневых держав, имеющих разнонаправленные стратегии в отношении республик ЦА и по-разному смотрящих на будущее взаимовыгодных контактов с ними? Ответ на подобный вопрос лежит в плоскости наблюдения за нынешней глобальной политической обстановкой. Более того, подобный вопрос актуализируется экспертами Атлантического совета США, что лишний раз сигнализирует об обретении рассматриваемой темы приоритетности на современной американской экспертной повестке.

Турция по всем наблюдаемым признакам переживает своеобразную фазу «геоэкономического» взлёта: турецкая сторона предлагает медиаторство в разрешении российско-украинского кризиса и собственные компромиссные решения для нормализации в отношениях между Москвой и Киевом, заявляет о необходимости осуществления зерновых сделок, а также проводит собственные военные операции в регионах повышенного для Анкары приоритета. Немаловажно отметить и попытки президента ТР Р. Эрдогана повлиять, пусть и опосредованно, на разрешение палестино-израильского конфликта, учитывая, что и в исламском мире Турецкая Республика наравне с Саудовской Аравией и Ираном занимает весьма важное место. Потенциал Анкары обрести статус мировой державы высок, что уже выражается во многих эпизодах политической активности Турции на её современном этапе развития.

Как же обстоят дела на центральноазиатском политическом фронте у США? Отвечать на подобный вопрос следует с большим упором на уже наблюдаемую активную трансформацию внешнеполитической активности Белого дома. С момента второго прихода к власти яркого, эпатажного и амбициозного Дональда Трампа и обновления Администрации Штаты успели объявить торговые рестрикции целому ряду государств, пересмотреть выбранный вектор предшественников-демократов по вопросу украинского кризиса, изменить характер и направленность своей внешнеполитической деятельности по множеству направлений, в которых США традиционно наращивали своё политическое влияние. Яркий пример из недавних структурных изменений во внешней политике – объявление новой Стратегии национальной безопасности США.

Рассуждая о том, насколько изменилась роль Центральной Азии как региона тесного переплетения интересов сразу нескольких крупных акторов МО в современном международно-политическом взгляде Вашингтона, важно принять во внимание повышенный приоритет для Штатов в политическом и, что более важно для них – экономическом сдерживании Китая как наиболее развитого соперника, претендующего на экономическое господство. Согласно тексту новой Стратегии национальной безопасности, США ставят в приоритет Индо-Тихоокеанский регион и рассматривают в качестве ключевого принципа противостояние доминированию любого влиятельного игрока в нём. Речь, безусловно, касается Китайской Народной Республики, с которой президент Трамп ещё в свою первую каденцию имел достаточно натянутые отношения.

Учитывая повышение фокуса на конкуренцию с Китаем, можно согласиться с озвучиваемым в экспертной среде мнением о том, что на фоне нового раунда готовящейся экономической и политической «схватки» Пекина с Вашингтоном открываются многочисленные перспективы и для Центральной Азии. Однако, несмотря на это, а также несмотря на реализованную Трампом и его окружением задачу в очередной раз созвать саммит платформы «C5+1» (запущенной демократами при президенте Обаме в рамках присоединения Штатов к мировому формату «Центральная Азия +»), мы можем наблюдать и некоторые существенные изменения в культурно-инвестиционном подходе к ЦА. К примеру, недавняя ликвидация USAID, а также сворачивание деятельности Фонда Сороса и приостановка операций организации NED вследствие прекращения финансирования со стороны Конгресса США в той или иной степени существенно снизили поддержку проамериканских некоммерческих и негосударственных организаций в странах Центральной Азии. Данный факт можно обозначить как косвенное свидетельство пусть и не утраты инициативы США оказывать повсеместную финансовую помощь республикам ЦА и укреплять тем самым своё культурное, политическое и экономическое влияние, но временного и пока что заметного ослабления «инвестиционной и финансовой хватки» Белого дома.

Есть ли столкновение?

Можно ли с учётом данных обстоятельств ожидать своеобразного «столкновения» Турции и Штатов в вопросе формирования ими сфер разностороннего внешнего влияния на республики Центральной Азии? Технически на этот вопрос можно ответить положительно, приводя озвученные ранее тезисы о смещении фокуса внешних приоритетов Штатов в сторону полномасштабного экономического соперничества с КНР и о фактах ликвидации ключевых американских организаций, направлявших финансовые средства на реализацию культурно-гуманитарного сотрудничества с пятью странами региона. Также подобное предположение может быть подкреплено и озвученными фактами геополитического подъёма Турции и её ощутимого потенциала стать глобальным влиятельным актором международных отношений. Однако есть и более реалистичная оценка ситуации, связанная, во-первых, с бесспорным сохранением за Америкой статуса наиболее развитой державы мира (способной даже при учёте некоторых трансформаций во внешней политике сохранять контроль за выстроенными системами международного взаимодействия как с традиционными сателлитами, так и с государствами-партнёрами, входящими в зону повышенного стратегического приоритета США), а во-вторых, с отсутствием пока что явных амбиций Турции переплюнуть Вашингтон по ряду вопросов глобальной политики. В силу того, что сама Турция в некотором отношении зависима от Штатов в призме её членства в Североатлантическом альянсе, а также рассматривает Америку в качестве поставщика энергоресурсов на фоне стремления Анкары снизить свою энергозависимость от России и Ирана, рассуждения о полном противопоставлении турецкого влияния в ЦА-регионе американскому пока что вызывает больше вопросов к сути формирования дискурса на эту тему. Помимо прочего, наивысшую степень распространения мягкой силы в регионе демонстрирует Россия, которая, как отмечалось ранее, обладает глубокой историко-культурной связью с пятью центральноазиатскими республиками. Общая многовековая история народов, единое культурно-языковое наследие, общие достижения прошлого и множественные форматы политических союзов России и ЦА в совокупности создают ситуацию, при которой конкурировать за культурно-гуманитарное, экономическое и политическое влияние в регионе с РФ становится задачей весьма непростой и для Белого дома, и для хозяев Ак-Сарая в Анкаре.

Безусловно, конкурирующие инициативы по треку Центральной Азии имеются и считываются наглядно, однако о полноценном «столкновении» сфер влияния рассуждать пока что не представляется целесообразным в силу условно наблюдаемого, но не ярко выраженного антагонизма в отношениях между Штатами и ТР. Впрочем, о том, что усиление присутствия Турции в ЦА Белому дому стоит рассматривать в положительном ключе, рассуждают сами аналитики Атлантического совета, что ярко демонстрирует отсутствие какого бы то ни было алармизма в американской экспертной среде относительно потери Штатами влияния на регион.

Дастан Токольдошев